Рашди, Вольтер и Дидро (как и многие другие) не возражали против причинения боли как результата религиозной оскорблённости.
Разоблачение сталинских лагерей безусловно причинило очень существенную боль тем, кто верил в Сталина. Нельзя было этого не знать, рассказывая о них.
Рассказы очевидцев о поведении советских солдат в Восточной Пруссии и в Венгрии причиняют колоссальную боль (до сих пор) тем, кто считает Вторую мировую войну борьбой чистого добра с чистым злом.
Во всех подобных случаях (и без корреляции с тем, когда речь идёт о "говорении правды", а когда - как у Вольтера - об издевательстве) критерий для меня - не отсутствие намерения причинить боль, а подчинённость этого намерения другой цели. Но тут начинается субъективность. Это ведь я считаю другую цель благом, а кто-нибудь другой - нет. Да и не говорю ли я часом, что цель оправдывает средства? Значит, мой критерий частен, личен и неприменим в общественной жизни. И тут начинается поиск разных выходов разными людьми. Мой подход чрезвычайно прост, но мало кому подходит. Я признаю право на конфликт. Я считаю, что никакая система не позволит избежать конфликтов, в том числе непримиримых. Я не буду расширять эту тему, она слишком далеко уведёт и может вызвать ещё один предлог для размежевания (в результате коих в конечном счёте мы будем сидеть каждый со своей моралью и забаним всех остальных). Но как результат, я не вижу никакой возможности ввести универсальную мораль для определения, когда причинение боли морально оправдано, а когда нет. Я сочту так, а другой - иначе. И именно для этих случаев и было разделено правосудие на гражданское и уголовное. Это различие - величайшее достижение нашей цивилизации. Я никак не могу согласиться с их смешением. Это не значит, что я соглашусь с любым решением гражданского суда. Но я обычно соглашусь, что именно ему подсудно.