"Но убийство его, имхо, может быть оправдано разве только если он проводит преступную - а не ошибоchную - политику или же если ето _на самом деле_ единственный способ предотвратить то, что его противники считают катастрофой". – + 100. Замечу, кстати, что соглашение Осло видится мне именно преступным шагом. Двояко: как по отношению к нам, получившим взрывы в автобусах, так по отношению к палестинцам, заимевшим преступную военную диктатуру - последнее, разумеется, с нашего благословения. Помните: "Без "багаца" и "бе-целем"". Это было с самого начала. Т.е. таков был план: создания удобной, карманной диктатуры, попирающей права человека. Как всегда, оказалось, что планы диктатора совсем не совпадают с идеями его покровителей, но у последних было немало времени убедиться в том, чего же тот, на самом деле, хотел. Но давайте для простоты сосредоточимся на втором моменте и перейдем к предлагаемому Вами критерию: отсутствие расхождений в обществе. Я уж не говорю о том, что зачастую катастрофа для определенной части общества: евреи, кулаки, армяне… - воспринимается иной его частью как благое или просто не касающееся их дело. Общественное мнение влияемо массой разных факторов: страхами и предрассудками, СМИ, узкими интересами, оно не может быть мерилом ни нравственной характеристики, ни фактической оценки ситуации. Требуя общественного консенсуса, Вы фактически описываете условия для революции, но лишаете себя возможности найти смягчающие обстоятельства в покушении на Гитлера. А ведь тот же Эльзер, подложивший бомбу в 38 г., вполне мог бы задаться Вашим вопросом: "Сегодня бомбу подкладываю я, а завтра подложат другие. К чему мы тогда придем?" Но, видимо, будущее виднелось ему даже худшим, нежели перспектива волны покушений на политиков. Сейчас понятно, что он был прав. А кто знал это тогда? И какое право он имел действовать? И, кстати говоря, каким было бы отношение к нему, если бы он добился успеха?
Но вопрос "к чему мы тогда придем" (а вот ведь, между прочим, ни к чему такому не пришли!) не может быть критерием нравственной оценки поступка. Кантовский критерий универсальности говорит об уместности его повторения в аналогичной ситуации. Но, на мой взгляд, ситуация в период правления Рабина была довольно уникальной и имела мало общего с нынешней (по поводу последней, я согласен с тем, что Вы пишете). Уникальной ее делает как степень значимости происшедшего перелома (ИМХО, сопоставимая разве что с значением Войны судного дня), так и нелегитимный характер (по крайней мере, на момент осло-бет с известным способом обеспечивания большинства в Кнессете) принятия правительством столь судьбоносных решений и, в сочетании с этим, полная, демонстративная, глухота находившихся у власти. В этой ситуации не удивительно, что раздался выстрел, он словно постепенно вызревал в отчаянных попытках как-то повлиять на происходящее, в совершенно бесплодных пикетах, демонстрациях и акциях протеста, вплоть до ненасильственного неповиновения, закончившегося, к сожалению, полным крахом.
no subject
Но вопрос "к чему мы тогда придем" (а вот ведь, между прочим, ни к чему такому не пришли!) не может быть критерием нравственной оценки поступка. Кантовский критерий универсальности говорит об уместности его повторения в аналогичной ситуации. Но, на мой взгляд, ситуация в период правления Рабина была довольно уникальной и имела мало общего с нынешней (по поводу последней, я согласен с тем, что Вы пишете). Уникальной ее делает как степень значимости происшедшего перелома (ИМХО, сопоставимая разве что с значением Войны судного дня), так и нелегитимный характер (по крайней мере, на момент осло-бет с известным способом обеспечивания большинства в Кнессете) принятия правительством столь судьбоносных решений и, в сочетании с этим, полная, демонстративная, глухота находившихся у власти. В этой ситуации не удивительно, что раздался выстрел, он словно постепенно вызревал в отчаянных попытках как-то повлиять на происходящее, в совершенно бесплодных пикетах, демонстрациях и акциях протеста, вплоть до ненасильственного неповиновения, закончившегося, к сожалению, полным крахом.