Теперь ещё шаг дальше. Значит ли любить врага, это - не наказывать его? Нет, поскольку любить себя не означает, что я не должен подвергать себя наказанию - даже смерти. Если Вы совершили умышленное убийство, то правильным христианским действием будет сдаться полиции и попасть на виселицу. Таким образом, по моему мнению, совершенно правильно для христианского судьи приговаривать человека к смерти или для христианского солдата убивать врага. Я всегда так считал, с тех самых пор, как я стал христианином, и задолго до войны, и продолжаю так считать теперь, в мирное время. Нет смысла цитировать "не убий". Существует два греческих слова: обычное слово для лишения жизни и слово для умышленного убийства. И когда Христос цитирует эту заповедь, он использует слово для умышленного убийства во всех трёх описаниях - Матвея, Марка и Луки. И мне сказали, что такое же различие существует и в иврите. Всякое лишение жизни не более является умышленным убийством, чем всякое половое сношение является прелюбодеянием. Когда солдаты пришли к Иоанну Крестителю, спрашивая, что им делать, он нигде даже отдалённо не предположил, что они должны покинуть армейскую службу, этого не сделал и Христос, когда он встретил римского младшего офицера, которого называли центурионом (сотником). Идея рыцаря, то есть христианина при оружии, защищающего правое дело - это одна из великих христианских идей. Война - ужасная вещь, и я могу уважать честного пацифиста, хотя я и считаю, что он полностью заблуждается. Вот чего я не могу понять, так это того сорта полу-пацифизма, существующего в наши дни, который даёт людям идею, что хотя вам приходится сражаться, вы должны делать это с вытянутым лицом и как если бы вам было стыдно за это. Именно это чувство лишает множество великолепных молодых христиан на военной службе того, что является естественным спутником мужества - своего рода задора и полноты бытия.
Я часто думал про себя, как бы это было, если бы, когда я служил в первую мировую войну, я и какой-то молодой немец убили бы друг друга одновременно и обнаружили себя вместе сразу после смерти. Я не могу представить себе, что кто-то из нас почувствовал бы какую-либо неприязнь или даже смущение. Я думаю, что мы могли бы посмеяться над происшедшим.
Перевод
_____________________________
Теперь ещё шаг дальше. Значит ли любить врага, это - не наказывать его? Нет, поскольку любить себя не означает, что я не должен подвергать себя наказанию - даже смерти. Если Вы совершили умышленное убийство, то правильным христианским действием будет сдаться полиции и попасть на виселицу. Таким образом, по моему мнению, совершенно правильно для христианского судьи приговаривать человека к смерти или для христианского солдата убивать врага. Я всегда так считал, с тех самых пор, как я стал христианином, и задолго до войны, и продолжаю так считать теперь, в мирное время. Нет смысла цитировать "не убий". Существует два греческих слова: обычное слово для лишения жизни и слово для умышленного убийства. И когда Христос цитирует эту заповедь, он использует слово для умышленного убийства во всех трёх описаниях - Матвея, Марка и Луки. И мне сказали, что такое же различие существует и в иврите. Всякое лишение жизни не более является умышленным убийством, чем всякое половое сношение является прелюбодеянием. Когда солдаты пришли к Иоанну Крестителю, спрашивая, что им делать, он нигде даже отдалённо не предположил, что они должны покинуть армейскую службу, этого не сделал и Христос, когда он встретил римского младшего офицера, которого называли центурионом (сотником). Идея рыцаря, то есть христианина при оружии, защищающего правое дело - это одна из великих христианских идей. Война - ужасная вещь, и я могу уважать честного пацифиста, хотя я и считаю, что он полностью заблуждается. Вот чего я не могу понять, так это того сорта полу-пацифизма, существующего в наши дни, который даёт людям идею, что хотя вам приходится сражаться, вы должны делать это с вытянутым лицом и как если бы вам было стыдно за это. Именно это чувство лишает множество великолепных молодых христиан на военной службе того, что является естественным спутником мужества - своего рода задора и полноты бытия.
Я часто думал про себя, как бы это было, если бы, когда я служил в первую мировую войну, я и какой-то молодой немец убили бы друг друга одновременно и обнаружили себя вместе сразу после смерти. Я не могу представить себе, что кто-то из нас почувствовал бы какую-либо неприязнь или даже смущение. Я думаю, что мы могли бы посмеяться над происшедшим.