![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Женя Снежкина пишет:
В "Господарских новинах" вышла моя заметка про Женю Боброва.
Вот оригинал текста.
И вот я сижу перед монитором. Сижу и курю, и перезагружаю браузер, смотрю, не появилась ли новая информация с подробностями о нападении на правозащитника, главу правозащитной организации «Восход» Евгения Боброва. На него напали вечером 14 декабря около его дома в поселке Селятино. Неизвестные зверско избили его, в результате чего Евгений Бобров потерял глаз. Женя Бобров, Женька. Я сижу, задыхаюсь от того, что он там, в больнице, далеко, в Москве, а я ничего не могу сделать. Совсем ничего.
Я познакомилась с Женей Бобровым в 1998 году в приемной Московской Хельсинкской группы, куда я пришла делать очередной репортаж. Женя и другой замечательный правозащитник Давид Горелишвили вели там прием людей, оказавшихся в силу разных обстоятельств без дома, а иногда и без всяких документов. Особенно яростно они воевали с пропиской, той, которую совсем недавно российские власти вроде бы отменили. Особенно мне запомнилась одна их клиента Павлина Филиппова – беженка из Чечни, детдомовка, которая закончила строительное ПТУ и всю жизнь моталась по стройкам. Во времена строительства завода в Латвии она родила дочь. Потом она еще много где жила и работала на стройках, жила по семейным общежитиям, а к началу первой чеченской войны оказалась в Грозном. Оттуда они с дочкой и бежали, бросив все нажитое. Убежать удалось только Павлине, потому что на КПП ее дочь остановили, глянули в ее паспорт, увидели в графе «место рождения» Латвию, немедленно арестовали как латышскую снайпершу и отправили в специзолятор Чернокозово. Пять лет Павлина не знала что происходит с дочерью. Только через пять лет, с помощью Жени, Давида и французских журналистов удалось найти девушку и вызволить ее из этого ада.
Но несчастья Павлины на этом не закончились, жить ей было негде, она пристроилась работать дворничехой при храме, без денег, за жилье в строительном вагночике-бытовке. Другого жилья у нее не было, российские власти отказывались признавать Павлину беженкой, а в скором времени ее попросили покинуть вагончик. Тут она и обратилась к правозащитникам. Тогда Женя и Давид начали через суд доказывать, что вагончик – единственное место жительство Павлины, другого у нее просто нет, и она должна быть в этом вагончике прописана. Московские власти схватились за голову, потому что в перспективе это означало, что если будет создан прецедент, то бомжи тоже смогут доказать, что их место жительства – подземные переходы и прописываться там.
В результате, после нескольких лет судов, московские власти выдали Павлине Филипповой комнату в общежитии. Благодаря в том числе Жене у нее есть крыша над головой.
Я помню как выгоняли армян из московской гостиницы «Восход». Дело было зимой 2006 года. Эти люди стали беженцами в далеком 1990 году, еще в эпоху СССР, когда вспыхнул конфликт в Нагорном Карабахе. Власти тогда «временно» разместили этих людей в московской гостинице и забыли про них. Потом той страны не стало, а люди остались. О них никто не заботился, никто ничего не сделал, чтобы у них было хоть какое-нибудь постоянное жилье, хотя по закону они были гражданами России. И вот здание гостиницы в центре понадобилось девелоперам и людей начали выселять. Выселяли в никуда, на улицу, на мороз. И Женька поехал их спасать.
Я до сих пор помню эту картину: по одну сторону дверного проема – перепуганные люди, которые галдят, кричат что-то. По другую сторону сотрудники вневедомственной охраны, которые пытаются зайти в помещение, а межу ними щуплый Женька, очень спокойный, стальной, который повторял только одно: «У вас нет законных оснований для выселения этих людей». Он говорил это много-много раз, не давал охране пройти, и в результате они отступили. История потом разрешилась, у людей появилось какое-никакое жилье.
Потом он еще много занимался проблемами обитателей семейных общежитий, которых власти все чаще и чаще стали выгонять на улицу. В последнее время он работал над делом о выселении жильцов общежития в Химках. Опять эти Химки! Сколько убийств и избиений в последнее время связано с этим городом!
И вот Женя в больнице. А я сижу и не могу ничего сделать, кроме как вспоминать и писать эти строки. Помню как однажды мы отмечали его день рождения у него дома. Двадцатилетие, кажется. Женька из совсем простой семьи, очень небогатой, но его мама расстаралась и приготовила кучу еды, а потом сидела за столом, подперев подбородок рукой, и смотрела на своего сына. И мы говорили хорошие слова про Женьку, говорили как мы его любим и уважаем. Потом мама вышла в прихожую и вернулась с конвертом: «Посмотрите, - сказала она, - Жене написали аж из самой Генеральной прокуратуры!». Ей было очень приятно, что ее двадцатилетнему сыну пишут письма из таких высоких инстанций. Потом, она, наверное, привыкла, потому что отписок из Генпрокуратуры Женька, думаю, получал в год тонну.
И я сейчас думаю о Женьке и о его маме. О том, как двое человек били невысокого тонюсенького Женьку. Женьку, который защитил столько человек, не дал выбросить их на улицу. За окном падает снег, он как ватой окутывает мир, становится все тише и тише, так тихо, что ни до кого уже не долетают Женькины крики о помощи. А я сижу в этом мире и ничего не могу сделать.
Буду рада, если кто-то перепостит. Тему надо держать.
В "Господарских новинах" вышла моя заметка про Женю Боброва.
Вот оригинал текста.
И вот я сижу перед монитором. Сижу и курю, и перезагружаю браузер, смотрю, не появилась ли новая информация с подробностями о нападении на правозащитника, главу правозащитной организации «Восход» Евгения Боброва. На него напали вечером 14 декабря около его дома в поселке Селятино. Неизвестные зверско избили его, в результате чего Евгений Бобров потерял глаз. Женя Бобров, Женька. Я сижу, задыхаюсь от того, что он там, в больнице, далеко, в Москве, а я ничего не могу сделать. Совсем ничего.
Я познакомилась с Женей Бобровым в 1998 году в приемной Московской Хельсинкской группы, куда я пришла делать очередной репортаж. Женя и другой замечательный правозащитник Давид Горелишвили вели там прием людей, оказавшихся в силу разных обстоятельств без дома, а иногда и без всяких документов. Особенно яростно они воевали с пропиской, той, которую совсем недавно российские власти вроде бы отменили. Особенно мне запомнилась одна их клиента Павлина Филиппова – беженка из Чечни, детдомовка, которая закончила строительное ПТУ и всю жизнь моталась по стройкам. Во времена строительства завода в Латвии она родила дочь. Потом она еще много где жила и работала на стройках, жила по семейным общежитиям, а к началу первой чеченской войны оказалась в Грозном. Оттуда они с дочкой и бежали, бросив все нажитое. Убежать удалось только Павлине, потому что на КПП ее дочь остановили, глянули в ее паспорт, увидели в графе «место рождения» Латвию, немедленно арестовали как латышскую снайпершу и отправили в специзолятор Чернокозово. Пять лет Павлина не знала что происходит с дочерью. Только через пять лет, с помощью Жени, Давида и французских журналистов удалось найти девушку и вызволить ее из этого ада.
Но несчастья Павлины на этом не закончились, жить ей было негде, она пристроилась работать дворничехой при храме, без денег, за жилье в строительном вагночике-бытовке. Другого жилья у нее не было, российские власти отказывались признавать Павлину беженкой, а в скором времени ее попросили покинуть вагончик. Тут она и обратилась к правозащитникам. Тогда Женя и Давид начали через суд доказывать, что вагончик – единственное место жительство Павлины, другого у нее просто нет, и она должна быть в этом вагончике прописана. Московские власти схватились за голову, потому что в перспективе это означало, что если будет создан прецедент, то бомжи тоже смогут доказать, что их место жительства – подземные переходы и прописываться там.
В результате, после нескольких лет судов, московские власти выдали Павлине Филипповой комнату в общежитии. Благодаря в том числе Жене у нее есть крыша над головой.
Я помню как выгоняли армян из московской гостиницы «Восход». Дело было зимой 2006 года. Эти люди стали беженцами в далеком 1990 году, еще в эпоху СССР, когда вспыхнул конфликт в Нагорном Карабахе. Власти тогда «временно» разместили этих людей в московской гостинице и забыли про них. Потом той страны не стало, а люди остались. О них никто не заботился, никто ничего не сделал, чтобы у них было хоть какое-нибудь постоянное жилье, хотя по закону они были гражданами России. И вот здание гостиницы в центре понадобилось девелоперам и людей начали выселять. Выселяли в никуда, на улицу, на мороз. И Женька поехал их спасать.
Я до сих пор помню эту картину: по одну сторону дверного проема – перепуганные люди, которые галдят, кричат что-то. По другую сторону сотрудники вневедомственной охраны, которые пытаются зайти в помещение, а межу ними щуплый Женька, очень спокойный, стальной, который повторял только одно: «У вас нет законных оснований для выселения этих людей». Он говорил это много-много раз, не давал охране пройти, и в результате они отступили. История потом разрешилась, у людей появилось какое-никакое жилье.
Потом он еще много занимался проблемами обитателей семейных общежитий, которых власти все чаще и чаще стали выгонять на улицу. В последнее время он работал над делом о выселении жильцов общежития в Химках. Опять эти Химки! Сколько убийств и избиений в последнее время связано с этим городом!
И вот Женя в больнице. А я сижу и не могу ничего сделать, кроме как вспоминать и писать эти строки. Помню как однажды мы отмечали его день рождения у него дома. Двадцатилетие, кажется. Женька из совсем простой семьи, очень небогатой, но его мама расстаралась и приготовила кучу еды, а потом сидела за столом, подперев подбородок рукой, и смотрела на своего сына. И мы говорили хорошие слова про Женьку, говорили как мы его любим и уважаем. Потом мама вышла в прихожую и вернулась с конвертом: «Посмотрите, - сказала она, - Жене написали аж из самой Генеральной прокуратуры!». Ей было очень приятно, что ее двадцатилетнему сыну пишут письма из таких высоких инстанций. Потом, она, наверное, привыкла, потому что отписок из Генпрокуратуры Женька, думаю, получал в год тонну.
И я сейчас думаю о Женьке и о его маме. О том, как двое человек били невысокого тонюсенького Женьку. Женьку, который защитил столько человек, не дал выбросить их на улицу. За окном падает снег, он как ватой окутывает мир, становится все тише и тише, так тихо, что ни до кого уже не долетают Женькины крики о помощи. А я сижу в этом мире и ничего не могу сделать.
Буду рада, если кто-то перепостит. Тему надо держать.