Я даже и помыслить не мог, какую странную реакцию вызовет вполне благонамеренная картинка из детства, притом, кажется, у самых разумных людей.
Видимо, какие-то вещи про поколение придется объяснить, они, похоже, ушли, как полужесткие крепленья и радиолы во дворах.
Так вот. Мы все болели "за наших" в хоккей (умеренно - все-таки довольно высоколобая среда, дети старших научных сотрудников, хоть и в мундирах), и фанатично - за наш советский космос. Гордились и радовались, что это наши родители вносят в это общее дело свой вклад.
Но - сами не списывали, однако никто никогда не заложил бы учителю, что Иванов списал. И хотя на вахте Первого Городка стояли солдаты и висел плакат "Вход СТРОГО воспрещен", мы пробирались через высоченный бетонный забор - в городке был пруд с купальней, да и мороженное получше. И у нас не было идеи, что "раз запрещено - значит нехорошо", напротив, часовой стоит ровно затем, чтобы его обмануть.
Те же из нас, кто читал книги - точно так же, как с часовым, были убеждены, что цензура существует, чтобы ее дурить, и писатель, который добровольно соблюдает цензурные ограничения от солидарности с цензором - это вроде наушника и доносчика, который рассказывает учителям, кто списал на контрольной. А настоящие, годные писатели колотят по пишущей машинке пальцами ног, потому что обе руки держат в карманах, сложенными в фигу.
И это есть вещь, которая, в числе прочего, мирит меня с СССР - что там были такие мальчишки из военного городка. И рабочий Новочеркасск. И крымские татары.
Там был хороший, годный народ, как многим (причем из обоих лагерей) ни хотелось бы это забыть.
Видимо, какие-то вещи про поколение придется объяснить, они, похоже, ушли, как полужесткие крепленья и радиолы во дворах.
Так вот. Мы все болели "за наших" в хоккей (умеренно - все-таки довольно высоколобая среда, дети старших научных сотрудников, хоть и в мундирах), и фанатично - за наш советский космос. Гордились и радовались, что это наши родители вносят в это общее дело свой вклад.
Но - сами не списывали, однако никто никогда не заложил бы учителю, что Иванов списал. И хотя на вахте Первого Городка стояли солдаты и висел плакат "Вход СТРОГО воспрещен", мы пробирались через высоченный бетонный забор - в городке был пруд с купальней, да и мороженное получше. И у нас не было идеи, что "раз запрещено - значит нехорошо", напротив, часовой стоит ровно затем, чтобы его обмануть.
Те же из нас, кто читал книги - точно так же, как с часовым, были убеждены, что цензура существует, чтобы ее дурить, и писатель, который добровольно соблюдает цензурные ограничения от солидарности с цензором - это вроде наушника и доносчика, который рассказывает учителям, кто списал на контрольной. А настоящие, годные писатели колотят по пишущей машинке пальцами ног, потому что обе руки держат в карманах, сложенными в фигу.
И это есть вещь, которая, в числе прочего, мирит меня с СССР - что там были такие мальчишки из военного городка. И рабочий Новочеркасск. И крымские татары.
Там был хороший, годный народ, как многим (причем из обоих лагерей) ни хотелось бы это забыть.