Еще насчет сталинизма-гитлеризма

[taki_net]

1. Я обращаюсь к благонамеренным, честным людям, которые тем не менее повторяют "но все-таки нельзя ставить на одну доску". Вот вы знаете, в Украине да и в России на вокзалах и в прочих подобных местах висят списки, кому льгота по цене. И там, кроме инвалидов и награжденных, есть две категории "претерпевших" - жертвы нацизма и жертвы сталинизма. Вы сразу скажите - это оставить, или и тут "нельзя на одну доску"?

2. А вообще-то, если говорить не о проблемах истории, которые важны, безусловно, а об актуальной угрозе, то как вы думаете, что представляет бОльшую угрозу - возможное возрождение германского (нео)нацизма или таковое же - (пост)советского (нео)сталинизма? Германского экспансионизма или российского?

Как вы думаете, волнуются ли жители Польши, Люксембурга или Дании по поводу возможных претензий по угнетению немецкоязычного меньшинства или в связи с воссоединением исконно немецких земель - вполовину... черт, в сотую часть того, чего с тревогой ждут об ближайшего будущего все соседи России (даже вполнге пророссийские соседи, потому что пуля дура, а Ванька утомился на военной службе)?

Вот так-то. Потому что Гитлер мертв, да и *** с ним, а Сталин - живее всех живых, пусть над его кабинетом и развевается флаг повешенного им генерала. Ему это, как показала наиновейшая история - нимало не мешает.

Comments

Ничего не поделать

[a-grabenich.livejournal.com]

Кроме лежащих на поверхности факторов, как мне кажется, здесь действует вот какой: в этой парадигме важно не то, насколько велика вина и ответственность одних людей перед другими, а то, насколько сами по себе эти люди прекрасны или отвратительны, нравственны или нет. Персоны Гитлера и Сталина на самом деле не слишком важны, хотя и присутствуют в дискурсе постоянно. Просто немец-нацист олицетворяет собой (в нашем культурном сознании) сатанинскую гордыню и деятельную злобу, а русский/советский его "оппонент" -- пассивную выдержку, мужественный ответ на жизненный вызов. Импринтинг настолько глубок, что его не в состоянии размыть даже значительный напор фактов, противоречащих этому и признаваемых индивидом.

С этой схемой связано и, например, сопротивление самых неожиданных людей реинтерпретации голода 1932-33 гг. в современной историографии. Они гневаются, по всей вероятности, не потому, что забыли о голоде в других регионах, и не потому, что их законническое сознание (с чего бы вдруг?) восстает против расширительного употребления термина "геноцид", а потому, что "советским" в этой ситуации приписывается брутальная, гиперрациональная энергия римских легионов. Как не старайся, а не выветрить из сознания мужественные, по-крестьянски терпеливые лица звезд российского кино: "сможем, выдюжим, дадим стране хлеба, угля, цемента, построим узкоколейку, разобьем бандитов".

Вот почему немецкая жесткая конструкция "я выполнял приказ" (оборотная сторона нагловатой уверенности пресловутого мельника, что суд справедлив, а король законопослушен) вызывает у нас только раздражение, а рассказ "а тут на Западной Украине заварушка началась, его и перебросили на борьбу с Бандерой, я всю ночь проплакала, а утром на комбинат, трудное было время", -- главным образом, сочувствие.

Re: Ничего не поделать

[yankel.livejournal.com]

Извините, но все это можно гораздо проще описать одной фразой:"Свое г... не пахнет".
Очень не многие люди могут холодно оценить со стороны действия близкого человека по отношению к чужаку. А потом удивляются: ну почему сын офицера СС не сжигает его портреты и не плюет на могилу. А потому же, почему и сын офицера НКВД не делает этого. Для него он был любящим папой, а не кошмариком в форме.

Re: Ничего не поделать

[a-grabenich.livejournal.com]

Конечно, Вы отчасти правы -- это тоже есть. Но я немного о другом. Ведь не у всякого человека отец был офицером НКВД (соответственно -- СС); ну что мы будем говорить о тех случаях, когда впечатления детства вступают в конфликт с "книжной" историей. Я имею в виду другое: человек может прекрасно понимать, что сталинский режим кошмарен, но внутренне ощущать это так, что кошмар осуществлялся не железными, подтянутыми воинами, вверившими свою волю и свое сердце выбравшими Темному Властелину, а людьми, существующими в извечных русских координатах, -- грязь, тупость, нехватка самого необходимого, никому не подотчетное начальство, пренебрежение к человеческой жизни и т.д. и т.п. Обычно

Я хочу сказать, что в этих координатах понятия вины и ответственности как бы не действуют. Немец говорит: мне приказали; это, с одной стороны, признание своей ответственности; с другой, попытка снять с себя вину законническим аргументом и потребовать требование уважения к человеку, отрекшемуся от своей свободы в пользу служения. Именно демонстративный отказ проводников денацификации уважать это служение и отречение от свободы и разрушил те бастионы, которые нацизм воздвиг в сердцах немцев.

Мне кажется, что в России всё устроено иначе. Пути осмысления травматического опыта первых двух третей XX в. были устроены совершенно по-другому. Мне доводилось встречать твердых антикоммунистов и антисталинистов, которые никогда не сомневались в том, что офицер НКВД -- это кошмарик в форме. А тем не менее европейский путь признания вины и покаяния вызывал у них отторжение. Именно об этом, мне показалось, писал хозяин журнала, и именно это я попытался отчасти объяснить.

Re: Ничего не поделать

[andy-scott.livejournal.com]

До 39 года в среде офицеров НКВД был чрезвычайно высокий процент самоубийств. Порядочные, идейные офицеры стрелялись, будучи не в силах ни выполнить требуемое Системой, ни восстать против неё. Еще жива подруга моих родителей, отец которой застрелился в 38-м.

После прихода Берии (который зачистил ежовских кровавых отморозков, и начал пополнять органы свежими молодыми, образованными и идейными мужиками с гражданки), прекратились и массовые репрессии, и самоубийства офицеров.

Re: Ничего не поделать

[a-grabenich.livejournal.com]

Если реплика ко мне, я, честно говоря, говорил о другом. Я не хотел бы сейчас обсуждать ситуацию в категориях "кровавый отморозок -- честный офицер НКВД". Личные качества человека, который выбрал себе в качестве жизненного поприща службу сталинскому государству, мне сейчас, в данную минуту, не слишком интересны. Я говорил о том, как относиться к практике режима в целом, проводимой в жизнь далеко не только офицерами НКВД. Разговор был о том, что многие, признавая бесчеловечность сталинской политики, считают, что приравнивать два эти явления невозможно. Я пытался объяснить, что это связано с осмыслением истории в определенных категориях.

По существу сказанного Вами. Хотелось бы понять, что конкретно изменилось. 40-е гг. -- не то чтобы торжество добра и справедливости. Куда делись ситуации, когда честный офицер, не в силах выбрать между долгом и порядочностью, кончал счеты с жизнью? Неужели больше не было? Я в курсе, что уничтожение Ежова многими воспринималось с огромным облегчением, но всё-таки -- что это за ситуации такие, которые были при Ежове и которых не стало при Берии? Просто мысль поясните.

Re: Ничего не поделать

[andy-scott.livejournal.com]

Я с вами согласен в том, что эти два явления можно если не "приравнивать", то рассматривать, как родственные и созвучные.

Поясняю мысль. Берия перестроил работу органов, привел реальные задачи их деятельности в более-менее соответствие с задачами декларируемыми. Исчез когнитивный диссонанс у офицеров.