Военные сборы студенты нашего курса проходили в различных авиационных и радиотехнических училищах Войск ПВО страны. Мне выпало Киевское Высшее Инженерное Радиотехническое Училище - КВИРТУ. Оно находится на далекой окраине города, в микрорайоне с романтическим названием Сырец (или Нивки, или где-то посередине).
Опыт был крайне интересный, из этого летнего месяца я вынес убежденность, что советская власть на Украине, а значит и в СССР, накроется медным тазом очень скоро, лет через 10-20 (оказалось - 13).
Наша студенческая рота жила в казармах батальона обслуживания; мы могли наблюдать всю дурно пахнущую дедовщину, но нас она не касалась - вообще нас касалось из солдатской жизни только фантастическое воровство продуктов. Разворовывали процентов 80, примерно так, в основном прапор-начстоловой.
Над нами стояли 5 начальников, и их челдовеческие качества СТРОГО соотвествовали количеству звездочек на погонах (чем больше - тем подлее, и наоборот). Даже в том единственном случае, когда должностная иерархия не совпала с иерархией чинов - не нарушал этого закона: начальник сборов подполковник Даниленко был сухой, равнодушный и хамоватый службист, а замполит сборов полковник Василенко был бытовой подонок и идейный фашист.
Начальник учебной части сборов майор... нет, не помню фамилию - был никто. От отчитывал свои лекции строго по методичке, на вопросы отвечал и сваливал. Ни во что старался не вмешиваться.
Командир учебной роты капитан Жирнов... ну, это требует отдельного разговора. Как и старшина роты прапорщик Нинько. О них - потом, после негодяев.
Подполковник Василенко был прекрасен во всем - и в труде, и в досуге. В свободные часы, благо квартира располагалась на 11 этаже 12-этажки, нависающей над военным городком - он сидел с биноклем на балконе и "брал на карандаш" нарушения. Потом звонил дежурному и требовал принять меры. Несколько раз он так едва не накрыл нас в саду за прослушиванием радио (приемник хранился в казарме под съемной половицей).
Я хорошо запомнил его лекцию на тему "Политработа в войсках ПВО - путь к победе". Несколько цитат по памяти.
"Но результативность была низкая, качество оборудования и выучка бойцов не соотвествовала американской технике, которая нам противостояла. Если проблемы с техникой и тактикой - важно поднять боевой дух. Как я поступил? Расчет лейтенанта Иванова, практически случайно, сбил один Фантом - первый за две недели. Я представил лейтенанта к правительственной награде. Мы построили дивизион, вручили орден, я речь сказал, командир сказал, а потом слово Иванову... Забыли подготовить его! А он и скажи: а чего радоваться награде? Сегодя мы его, завтра они нас, у него небось тоже жена-дети дома ждут... Тут я понял, в чем наш главный провал: нет у бойцов самого важного - жгучей классовой ненависти к неприятелю. Долго я думал, что делать, и придумал: поехал в штаб округа в Хайфон, долго ругался, но доказал и добился, что наш дивизион из лесного укрытого расположения перевели в центр большого вьетнамского села неподалеку. Теперь американцы во время контрбатарейных атак неминуемо поражали дома крестьян, убивали и калечили женщин, стариков, детей. Каждый день, после каждого налета бойцы видели это, и в их сердцах крепла жгучая классовая ненависть к американцам".
Пример интернационализма:
[после неудач и упадка морали, вызванного применением контррадарных ракет Шрайк прибыли рекомендации по противостоянию им] "И все наладилось. В первой же атаке после овладения нами этой методикой американцы выпустили более 20 ракет, но только одна не потеряла луч, но и то упала неточно, жертв не было, только выбило дверь операторской кабины, ранило оператора и убило двух вьетнамцев."
На другом конце этой звездной шкалы стоял командир роты капитан Жирнов. Он был так хорош, как только может быть хорош командир роты: занимался и бытом, и воспитанием (да, да, я понимаю, что говорю, я имею в виду, что очень тактично предотвращал как попытки наших "дедушек" изобразить дедовщину в роте, так и попытки большинства отомстить тем, кто не внял его словам). А еще он разговаривал с нами в курилке. Я начал ходить на эти посиделки после того как один наш дедушка-сержант рассказал, что на его вопрос "Т-щ капитан, а почему вы до сих пор капитан?" тот ответил "ну так для больших звездочек надо же в партии кантоваться".
Расскажу только одну из его историй "за жизнь", причем он сам давал понять, что не "истории", собственно, а скорее притчи.
"Рассказывали ребята из Прибалтийского, что в Каунасе рабочие плохо охраняемому воинскому эшелону колеса приварили автогеном к рельсам. Поймали всех, меньше 15 никто не получил".
"Вот придурки, ради такой фигни жизнь свою портить?"
"Ради такой фигни как свобода, говорят, наши отцы, а ваши деды жизнь даже отдавали, знаете ли".
Старшина роты прапорщик Нинько был в другом роде человек. Весь месяц, пока мы были на сборах, он домой не ходил, ночевал в каптерке - вдруг понадобится. Люди-то столичные, образованные, непривычные - надо помочь с бытом. Поговорить тоже любил.
"Армия, армия, вся жизнь с армией. Как я в 1946 пришел из армии, да как увидел, что в селе мне не выжить, сдохну от голода - поперся на сверхсрочную. С тех пор и трублю".
"Вот на меня в троллейбусе смотрят - едет прапорщик, фашист, истязатель наших ребят. Я же не буду кричать на весь троллейбус - не фашист я, на кафедре вычислительной работаю, в подчинении два стола и четыре стула".
Та же мысль, ночью, в сильном подпитии (пришел в роту, зажег свет и кричал, пока мы не отвели его в каптерку отсыпаться, укрыв парой одеял): "Да, поглядите на меня. На мою форму. На мою рожу. Я фашист. Нет, я хохол! Мое фамилие Нинько! Я прапорщик, значит, фашист!"
Казалось, всяких возвышенных вопросов был чужд совершенно. Но однажды, когда дедушки наши устроили небольшой пожар, и он ругал их, что стены в казарме засыпные, огонь мог уйти в стену и казарма сгорела бы ночью вместе с нами и солдатами, один дедок сказал, демонстрируя "взрослый" цинизм - а, ерунда, в 3 процента все войдет. Нинько явственно содрогнулся и сказал: "Ну ты и дурак, это же люди, а не проценты". Именно так, без единого матерного слова.
Да, а самое замечательное, что я могу рассказывать эти истории, называя имена людей и не боясь за них: на Украине та страна и та армия кончились. В России - я бы не решился, по крайней мере с именами.
Опыт был крайне интересный, из этого летнего месяца я вынес убежденность, что советская власть на Украине, а значит и в СССР, накроется медным тазом очень скоро, лет через 10-20 (оказалось - 13).
Наша студенческая рота жила в казармах батальона обслуживания; мы могли наблюдать всю дурно пахнущую дедовщину, но нас она не касалась - вообще нас касалось из солдатской жизни только фантастическое воровство продуктов. Разворовывали процентов 80, примерно так, в основном прапор-начстоловой.
Над нами стояли 5 начальников, и их челдовеческие качества СТРОГО соотвествовали количеству звездочек на погонах (чем больше - тем подлее, и наоборот). Даже в том единственном случае, когда должностная иерархия не совпала с иерархией чинов - не нарушал этого закона: начальник сборов подполковник Даниленко был сухой, равнодушный и хамоватый службист, а замполит сборов полковник Василенко был бытовой подонок и идейный фашист.
Начальник учебной части сборов майор... нет, не помню фамилию - был никто. От отчитывал свои лекции строго по методичке, на вопросы отвечал и сваливал. Ни во что старался не вмешиваться.
Командир учебной роты капитан Жирнов... ну, это требует отдельного разговора. Как и старшина роты прапорщик Нинько. О них - потом, после негодяев.
Подполковник Василенко был прекрасен во всем - и в труде, и в досуге. В свободные часы, благо квартира располагалась на 11 этаже 12-этажки, нависающей над военным городком - он сидел с биноклем на балконе и "брал на карандаш" нарушения. Потом звонил дежурному и требовал принять меры. Несколько раз он так едва не накрыл нас в саду за прослушиванием радио (приемник хранился в казарме под съемной половицей).
Я хорошо запомнил его лекцию на тему "Политработа в войсках ПВО - путь к победе". Несколько цитат по памяти.
"Но результативность была низкая, качество оборудования и выучка бойцов не соотвествовала американской технике, которая нам противостояла. Если проблемы с техникой и тактикой - важно поднять боевой дух. Как я поступил? Расчет лейтенанта Иванова, практически случайно, сбил один Фантом - первый за две недели. Я представил лейтенанта к правительственной награде. Мы построили дивизион, вручили орден, я речь сказал, командир сказал, а потом слово Иванову... Забыли подготовить его! А он и скажи: а чего радоваться награде? Сегодя мы его, завтра они нас, у него небось тоже жена-дети дома ждут... Тут я понял, в чем наш главный провал: нет у бойцов самого важного - жгучей классовой ненависти к неприятелю. Долго я думал, что делать, и придумал: поехал в штаб округа в Хайфон, долго ругался, но доказал и добился, что наш дивизион из лесного укрытого расположения перевели в центр большого вьетнамского села неподалеку. Теперь американцы во время контрбатарейных атак неминуемо поражали дома крестьян, убивали и калечили женщин, стариков, детей. Каждый день, после каждого налета бойцы видели это, и в их сердцах крепла жгучая классовая ненависть к американцам".
Пример интернационализма:
[после неудач и упадка морали, вызванного применением контррадарных ракет Шрайк прибыли рекомендации по противостоянию им] "И все наладилось. В первой же атаке после овладения нами этой методикой американцы выпустили более 20 ракет, но только одна не потеряла луч, но и то упала неточно, жертв не было, только выбило дверь операторской кабины, ранило оператора и убило двух вьетнамцев."
На другом конце этой звездной шкалы стоял командир роты капитан Жирнов. Он был так хорош, как только может быть хорош командир роты: занимался и бытом, и воспитанием (да, да, я понимаю, что говорю, я имею в виду, что очень тактично предотвращал как попытки наших "дедушек" изобразить дедовщину в роте, так и попытки большинства отомстить тем, кто не внял его словам). А еще он разговаривал с нами в курилке. Я начал ходить на эти посиделки после того как один наш дедушка-сержант рассказал, что на его вопрос "Т-щ капитан, а почему вы до сих пор капитан?" тот ответил "ну так для больших звездочек надо же в партии кантоваться".
Расскажу только одну из его историй "за жизнь", причем он сам давал понять, что не "истории", собственно, а скорее притчи.
"Рассказывали ребята из Прибалтийского, что в Каунасе рабочие плохо охраняемому воинскому эшелону колеса приварили автогеном к рельсам. Поймали всех, меньше 15 никто не получил".
"Вот придурки, ради такой фигни жизнь свою портить?"
"Ради такой фигни как свобода, говорят, наши отцы, а ваши деды жизнь даже отдавали, знаете ли".
Старшина роты прапорщик Нинько был в другом роде человек. Весь месяц, пока мы были на сборах, он домой не ходил, ночевал в каптерке - вдруг понадобится. Люди-то столичные, образованные, непривычные - надо помочь с бытом. Поговорить тоже любил.
"Армия, армия, вся жизнь с армией. Как я в 1946 пришел из армии, да как увидел, что в селе мне не выжить, сдохну от голода - поперся на сверхсрочную. С тех пор и трублю".
"Вот на меня в троллейбусе смотрят - едет прапорщик, фашист, истязатель наших ребят. Я же не буду кричать на весь троллейбус - не фашист я, на кафедре вычислительной работаю, в подчинении два стола и четыре стула".
Та же мысль, ночью, в сильном подпитии (пришел в роту, зажег свет и кричал, пока мы не отвели его в каптерку отсыпаться, укрыв парой одеял): "Да, поглядите на меня. На мою форму. На мою рожу. Я фашист. Нет, я хохол! Мое фамилие Нинько! Я прапорщик, значит, фашист!"
Казалось, всяких возвышенных вопросов был чужд совершенно. Но однажды, когда дедушки наши устроили небольшой пожар, и он ругал их, что стены в казарме засыпные, огонь мог уйти в стену и казарма сгорела бы ночью вместе с нами и солдатами, один дедок сказал, демонстрируя "взрослый" цинизм - а, ерунда, в 3 процента все войдет. Нинько явственно содрогнулся и сказал: "Ну ты и дурак, это же люди, а не проценты". Именно так, без единого матерного слова.
Да, а самое замечательное, что я могу рассказывать эти истории, называя имена людей и не боясь за них: на Украине та страна и та армия кончились. В России - я бы не решился, по крайней мере с именами.
no subject
Он, кстати, добился: у меня воспитал ненависть к этому классу. Жгучую.